Виктория Попова
Художник В.Бухарев
Машутка
СказВ наших краях нерадивой мамаше, у которой дети не присмотрены и не обихожены, говорят:
- Опомнись, милая, не то твоих детишек Машутка в тайгу сведет.
Да кто такая Машутка? А вот послушайте, что расскажу.
Жили когда-то в одной деревеньке Анфиса и Михаил. Были у них от народа отлички. Все овес да лен сеют, а они на печи лежат, охают и вздыхают.
Огородишко кое-как распашут, впихнут в землю картошку, лук, капусту, на том и все заботы. А так - ни морковинки, ни огурчика, ни репки - детишкам зубки поточить.
Поросенка, кур и гусей не заводили. В хозяйстве одна коровешка имелась по имени Козочка. У нее от путной козы одна отличка была - вместо двух четыре соска.
Анфисины и Михайловы дети яйца раз в году пробовали, когда дикая птица гнезда вьет. Увидит Михаил, бывало, диких уток или гусей, чаек там или ворон, шапку сорвет, машет ею вслед и кричит:
- Куды, мои курочки, путь держите? Почто мимо двора летите?
Все вокруг хохочут до колик, а ему только это и надобно. Ему бы на гулянках вертеться, народ смешить да веселить. Только где затевается свадьба, именины ли, крестины ли, совестливый человек приглашения ждет. А Михаил с Анфисой - тут как тут. И в красный угол норовят забраться. Сами на гулянке наедятся, а до детишек дела нет.
Для тех тайга с первой проталин ки до первоснежья и дом и стол. Детишек в семье было с десяток. Ребята рыженькие, как все в нашей де ревне. А младшенькая, Машутка, уродилась у них черноволосая, кудрявая, с личика смугленькая.
Веселая девчоночка была, приветливая, не жадная. Забрели как-то на Выселки цыгане. Пошли по избам гадать и побираться, как водится. Забрели и к Анфисе с Михаилом поцыганить, увидели, что поживиться нечем, и со двора долой направилисъ. С ними была маленькая девчоночка. Ну будто Машутке сестренка. Похожи малютки оказались как две капли воды. Машутка сидела на крылечке, играла с деревянной куколкой. Попросила у нее маленькая цыганушка:
- Дай поиграться!
А та. душенька щедрая, куклу протянула:
- Возьми насовсем.
Ну как такую обидишь? Цыганка- мать засмеялась, сняла с шеи серебряную монетку на шнурке, нацепила девочке на шею.
- Носи, красавица!
С тех пор девочка с монеткой не расставалась.
Другим годом Пасха на начало мая пришлась. Леса вокруг деревни только-только зеленеть начали. Ребятишки в тайгу податись за медунками и пестышками.
Анфиса с Михаилом домой поздно с гулянки вернулись, ребятишки уж спали на полатях. Охота ли их пересчитывать? Да и куда им деться? Утром только старшенькая дочка сказала:
- Мам. Машутка-то нынче не ночевала дома.
- Как не ночевала? И что это за привычка дурная - по соседям шляться? Вот я ей!
Дочка на .Анфису прикрикнула:
- Что ты воткаешь! Что ты воткаешь, если я все Выселки обошла, нет ни у кого Машутки, ни в одном дворе не гостила!
- Может, цыгане ее увели? - предположила Анфиса.
- Где гы цыган-то видела, мать? - спрашивает дочка.- Глянь, половодье какое! Когда это цыгане на лодках плавали?
Деревня стояла между озером и рекой. Весной вовсе будто на острове. Обходная тропа есть, так там только знающий человек пройти может.
Понятно, в деревне переполох, шум. в колокол тревогу ударили. Кинулись в тайгу, волокут с собой собак. только собаки следа так и не взяли. Какой уж тут праздник?
Бабушка моя, Матрена Петровна, решила в тайгу сбегать, поглядеть, как да что. На ногу она до глубокой старости легка была. Но больно не любила суматохи. Выждала, покуда приустали по тайге шастать, обулась поудобнее, в кошелку теплые носочки, шаленку и коты кинула, авось сгодятся. Стежечкой вдоль огородов дошла до Анфисиного двора. Понятно, в избе плачут, причитают. Решила Матрена Петровна, что незачем заходить. Чего попусту охать и вздыхать?
Стала оглядывать все вокруг. И видит, что все следы ведут в тайгу по прямой тропе. А направо никто не кинулся, будто им очи застило. Направо незавидная такая речушка протекала. Берега кустами и камышом поросли, русло извилистое, воды и в половодье воробью по колено. Сразу от огородов мостки хлипенькие на правый берег. Влоль речки не просто кустики - смородина красная и черная. В деревне говаривали, что лето на смородину урожайное будет. Может, подумала Mашутка ягод насобирать? Не сообразила, видно, маленькая, что до ягод еще ждать и ждать.
Возле мостков глубокий детский следок, будто нога со скользкой жердинки сорвалась. На правом берегу следы вовсе отчетливо видны. И все вдоль бережка, вдоль бережка ведут к Медвежьему озеру.
Но что диво: чем дальше следы, тем крупнее они становятся. Будто Машутка растет, удержу не зная. У самого озера следы и вовсе большие стали. А перед пальцами отчетливо видны бороздки-царапинки. Тут все и поняла Матрена Петровна - должно быть, Машутка превратилась в медведицу. У нас в народе не зря говорят, что медведь - это человек, которого родная мать прокляла.
Не нужны больше Машутке ни носочки, ни шаленка, ни коты. Весь век ей босиком ходить.
Вернулась Матрена Петровна в деревню ни с чем. В Анфисиной избе по-прежнему причитают. Анфиса на лавке сидит, глаза от слез опухли, волосы нечесаные во все стороны торчат. Ребятишки забились на полати, на лежанку, голодными глазами сверху на взрослых позыркивают. Бабы деревенские, даром что Анфису недолюбливали, собрались вокруг нее, выть помогают. Кой-кому из них кое-что шепнула Матрена Петровна, они в кухню вымелись, загремели чугунами-горшками.
Спрашивает Матрена Петровна у Анфисы:
- Скажи-ка мне, Анфисушка, детишек ты своих кормила нынче? Готовила им чего-нибудь на обед?
- Какая готовка, Матрена Петровна,- запричитала Анфиса,- горе-то у нас какое! Ты разве не слышала?
- Слышала, как не слышала. Но если ты, Анфиса, не хочешь кого-то еще из своих детишек потерять, вспомни, не бранила ли ты вчера Машутку? Не проклинала ли родную кровиночку?
Побледнела Анфиса, но отвечает:
- Да что ты. Матрена Петровна, вот истиный крест...
- Не крестись. Анфиса, всуе! Не гневи Бога! Одно скажу тебе: жива Машутка. да только в человечьем обличье ты ее разве что в зеркале увидишь.
Анфиса рот открыла, хватает воздух, руками замахала, словно мельница крыльями. Не поверила. Матрена Петровна даже пожалела, что зашла. О чем с глупым челове- ком можно толковать? Небось, при- печет - сама прибежит за советом.
Наутро не Анфиса пришла, а ее старшая дочка.
- Бабушка Мотенька, пойдем скорее к нам. У мамани ноги отнялись. Ночью к нам под окно медведь приходил, на стекле лапой печать оставил.
Пошла моя бабушка, куда денешься. Анфиса за ночь с лица спала, в волосах седые пряди пробились, глаза черными кругами обвело. Плачет навзрыд.
- Что делать, Матрена Петровна? Какую хочешь плату запроси, толь- ко помоги!
На стекле, правда, медвежий след. Будто медведь нарочно лапу в деготь обмакнул, да и оттиснул печать на стекле.
- И ни одна собака не слаяла, Матрена Петровна! Будто это не медведь, а дух какой!
- Сдается мне, Анфиса, что ты не рассказала мне чего-то.
Тут в избу влетел старший Анфисин сынок. Он той весной в подпаски нанялся, первый раз коров на пастбище погнали. И вовсе недалеко от деревни.
- Маманя, беда-то какая! - кричит парнишка.- Беда-то какая! Медведь Козочку заломал!
Анфису и прорвало.
- Думала я, что почудилось мне. Видишь, Матрена Петровна, зеркало супротив окна?
- Вижу.
- Дело уж на рассвете приключилось. Будто кто стукнул в наличник. Я поднялась, от кровати зеркало хорошо видно. Смотрю, а в зеркале Машутка отражается. Будто к стеклу моя доченька приникла, вглядывается, кто в избе есть. Я к окну, а там - медведь. И Машуткина монетка на шее висит. Видно, я скричала сильно. Все проснулись, а я на пол грохнулась и подняться не могу, ноги не держат. Пока со мной ребятишки возились, медведя и след простыл.
- Теперь,- говорит Матрена Петровна,- вам придется уехать подалее. А прежде должна ты у Машутки прошения попросить. Обидела ты ее, Анфиса, крепко обидела.
- Обидела, Матрена Петровна, еще как обидела. Машутка-то моя блины любит. Пристала позавчера утром: "Спеки блинов, маманя!" Так следом за мной и ходила: "Спеки да спеки! Мамань да мамань!" Я и выбранила ее: "Надоела ты мне со своими блинами! Отцепись!" А она, будто назло, не унимается: "Мамань, спеки блинов!" Ну я и скажи: "Медведица тебе маманя! Отцепись, проклятущая!" А кабы знать, Матрена Петровна! Кабы знать!
- Как у тебя, Анфиса, язык не переломился, кровинку свою проклясть! Уезжайте теперь! Не то Машутка всех твоих ребятишек в тайгу сманит. Не даст она вам покоя. А прежде прощения у дочки попроси!
Послушалась Анфиса. Напекла блинов, намазала их медом, сложила в туес, поползла к Медвежьему озеру. Машутка-медведица будто ждала ее, навстречу вышла. Анфиса перед дочкой плачет, землю у ее ног целует, прощения просит. Да только сделанного назад не воротишь.
Машутка носом ей в макушку ткнулась, будто бы дала понять, что простила, туесок подхватила и в тайгу ушла.
Продали Михаил с Анфисой свое немудреное хозяйствишко и уплыли на пароходе. Говорят, что вровень с тем пароходом долго по бережку бежал медведь, и на груди у него что-то поблескивало, то ли монетка, то ли медальончик.
Больше ни бычка, ни коровы не задрала Машутка. Но иногда выходила к костру рыбацкому или наведывалась к пастухам. Посидит неподалеку, посмотрит на людей, на огонь и опять в тайгу уйдет. Ни у кого и мысли не было ружье на нее поднять...
Анфиса же, люди сказывали, когда детишки подросли да определились, в монастырь ушла. В пещеру себя заточила - смертный грех замаливала.
